— Кто это звонил, Стэн?

— Гм? — Он обернулся в ее сторону.

Пэтти показалось, что у мужа немного рассеянный вид, причем к рассеянности примешивалось некоторое раздражение. Лишь впоследствии, в который раз воспроизводя в уме эту сцену, Пэтти уверилась в том, что это было выражение человека, который методически отключается от действительности, выдергивая один за другим провода сознания.

— Кто это звонил? — повторила Пэтти.

— Никто, — ответил он. — Так, пустяки. Пойду-ка я приму ванну. — И он поднялся.

— Что? Это в семь-то часов ванну?

Он не ответил — вышел из комнаты. Пэтти могла бы спросить, не случилось ли каких неприятностей, пойти за ним следом, поинтересоваться, не заболел ли у него живот. Сексуально Стэнли не был заторможен, скорей наоборот, но он был на редкость чопорным, болезненно аккуратным в каких-то других вещах. Не то, чтобы решение принять ванну было ему несвойственно: он мог сказать, что пошел принять ванну, хотя на самом деле его затошнило. Но в этот момент по телевизору представляли еще одну семью — Пискапо. Пэтти знала, что Ричард Доусон сейчас отпустит какую-нибудь остроту, обыгрывая эту странную фамилию; а кроме того, она никак не могла найти подходящую пуговицу, хотя в шкатулке было много черных пуговиц. Никак не могла найти; этим только и можно было объяснить то, что она осталась сидеть в кресле.

Итак, она отпустила Стэнли и не вспоминала о нем до конца передачи, потом отвела глаза от экрана и увидела пустой стул. Пэтти услышала, что наверху в ванной льется вода и спустя минут пять или десять перестала литься. И тут до нее дошло, что она так и не слышала стука дверцы холодильника, а это значит, что он сидит в ванне без банки пива. Кто-то позвонил, озадачил его какой-то проблемой, а жена… она сказала ему хотя бы одно сочувственное слово? Нет. Хотя бы заметила, что что-то не в порядке? Опять же нет. И все из-за этой телепередачи. Пэтти не могла даже пенять на пуговицы: это была всего лишь отговорка.

Хорошо. Она отнесет ему наверх банку «Дикси», сядет на край ванны, потрет ему спину мочалкой, предстанет этакой гейшей, вымоет Стэну волосы, если он захочет, и заодно разузнает, что стряслось или, по крайней мере, кто звонил.

Она достала из холодильника банку пива и поднялась наверх. Первый приступ тревоги Пэтти почувствовала, когда увидела, что дверь ванной плотно закрыта. Стэнли никогда не запирал двери, когда мылся в ванной. Между ними это стало своего рода шуткой: открытая дверь означала, что он готов в чем-то поступиться наказами матери и сделать то, что она считала недопустимым для своего сына.

Пэтти постучалась в дверь кончиками пальцев с длинными ногтями, и вдруг поймала себя на том, что этот звук похож на пощелкивание рептилии, ползущей по дереву. И, уж конечно, никогда прежде в своей супружеской жизни ей не доводилось стучаться так, словно она посторонняя, гостья, ни в дверь ванной, ни в какую-либо другую дверь в этом доме.

Тревога нарастала, Пэтти подумала об озере Карсон, куда она часто ходила купаться еще в отрочестве. К началу августа вода в нем была теплая, как в ванной. Но стоило доплыть до места, где снизу бил подводный ключ, и тебя охватывала дрожь удивления и восторга. Одну минуту было тепло, затем обжигало холодом, казалось, температура спадала градусов на двадцать. Теперь, правда, не было никакого восторга, но в остальном она испытывала схожие ощущения, как будто она вошла в полосу, где снизу бьет холодный ключ. Только сейчас он обжигал не длинные ноги подростка в темных водах озера Карсон.

На сей раз у Пэтти похолодело сердце.

— Стэнли?! Стэн!

Пэтти настойчиво требовала открыть ей. Когда никто не отозвался, она застучала кулаком.

— Стэнли!

Сердце… Сердце, казалось, выскочило из груди и билось где-то в горле, она задыхалась.

— Стэнли!

За криком последовала тишина (звук собственного голоса, надрывно прозвучавший в каких-то двадцати шагах от того места, где она обычно склоняла голову на подушку, погружаясь в сон, испугал ее даже больше, чем тишина). Затем Пэтти услыхала звук, вызвавший у нее смятение. Это был очень тонкий звук падающих капель. Кап — пауза. Кап-кап. Кап…

Пэтти отчетливо представила, как на кончике крана вырастают огромные тяжелые капли и, созрев, срываются вниз.

Других звуков не было. Только этот. И вдруг она, к ужасу своему, уверилась в том, что вечером сердечный приступ был вовсе не у ее отца, а у Стэнли.

Со стоном она схватилась за стеклянную ручку двери и повернула ее. Но дверь не открывалась: она была заперта. В быстрой последовательности Пэтти Урис отметила про себя три обстоятельства: Стэнли никогда не принимал ванны так рано вечером, никогда не запирал дверь ванной, разве только тогда, когда ему надо было справить естественные надобности, и он ни разу не запирался от нее, Пэтти.

Неужели он удалился, мелькнула безумная мысль, чтобы она не видела, что у него приступ.

Пэтти облизнула пересохшие губы, получился звук, как у кулика. И снова окликнула мужа. Ответа не последовало, лишь монотонный звук падающих капель. Она посмотрела вниз и заметила, что до сих пор держит банку пива. Пэтти уставилась на нее так, будто никогда прежде не видела банок пива… И впрямь, похоже, она не видела, во всяком случае, такую; едва только Пэтти моргнула глазами, банка превратилась в микротелефонную трубку, черную и грозную, как змея.

— Чем могу служить, мадам? У вас какие-то проблемы? — прошипела трубка.

Пэтти отшвырнула ее и отступила в сторону, потирая руку, которой только что держала трубку. Она оглянулась по сторонам и увидела, что вновь очутилась в гостиной, где стоял телевизор. Пэтти охватила паника, она тихо подкралась, точно вор. Впоследствии Пэтти вспомнила, что бросила пивную банку у двери ванной и стремительно сбежала по лестнице, смутно думая: «Все это какое-то недоразумение, потом мы будем над этим смеяться. Он, вероятно, наполнил ванну водой, потом вспомнил, что забыл сигареты, и, не раздеваясь, пошел за ними. Да, однажды Стэнли уже запирался в ванной, а поскольку замок заело и открыть его было хлопотно, он просто вылез в окошко ванной и спустился с наружной стороны дома, точно муха по стене. Конечно, конечно…»

И снова ее охватило смятение — как горький черный кофе, грозящий перелиться через край чашки. Она закрыла глаза и попыталась взять себя в руки. Застыла на месте — бледная статуя с пульсирующим горлом.

Впоследствии она вспомнила, что сбегала вниз, стуча каблуками по лестничным ступенькам, кидалась к телефону. Да, это было, только кому она хотела звонить?

У нее мелькали безумные мысли: «Я бы позвонила черепахе, но черепаха ничем не может нам помочь».

Неважно было, куда звонить. Пэтти набрала «0» и, наверно, сказала что-то невероятное, потому что даже телефонистка спросила, все ли у нее в порядке, не случилось ли чего. Да, случилось, но как скажешь безликому голосу, что Стэнли заперся в ванной и не отвечает на ее крики, что монотонный звук падающих капель терзает ей сердце! Кто-нибудь должен помочь. Кто-нибудь…

Она приложила ко рту тыльную сторону ладони и укусила себя. Попыталась привести свои мысли в порядок, заставить себя думать.

Запасные ключи. Запасные ключи на кухне.

Пэтти поспешила на кухню. Оступилась, задела ногой шкатулку с пуговицами — она лежала на полу около стула. Несколько пуговиц просыпались, отблескивая своими глянцевыми глазами при свете лампы.

Пэтти увидела среди них, по крайней мере, штук шесть черных.

За дверцей шкафчика, висевшего над двойной раковиной, стояла большая лакированная доска в форме ключа. Один из клиентов Стэнли изготовил ее у себя в мастерской и подарил ему на Рождество два года назад. Доска была утыкана крючками, на них висели все ключи от дома, по два дубликата на каждом. Под каждым ключом была наклеена этикетка, где мелким аккуратным почерком Стэнли печатными буквами было выведено: «ГАРАЖ», «ЧЕРДАК», «ВАННАЯ — 1-й ЭТАЖ», «ВАННАЯ — 2-й ЭТАЖ», «ВХОДНАЯ ДВЕРЬ», «ЗАДНЯЯ ДВЕРЬ». Слева висели ключи зажигания, помеченные «М-Б» и «ВОЛЬВО».