«Нет у меня никаких провалов памяти. Я отлично помню, что совершил. Я решил посвятить свою жизнь Господу и проведу остаток дней в покорности и смирении, я постараюсь искупить свои грехи».

Из деррийской газеты «Ньюс» от 27 января 1960 года (стр. 1):

«ОБНАРУЖЕН ТРУП, НО ЭТО НЕ ТЕЛО КОРКОРАНА», — УВЕРЯЕТ БОРТОН.

Сегодня утром начальник полиции Ричард Бортон сообщил репортерам, что обнаружен разложившийся труп мальчика в возрасте Эдварда Коркорана, пропавшего без вести в Дерри в июне 1958 года, однако очевидно, это не Эдвард. Труп был найден в карьере близ города Эйнсворда, штат Массачусетс. Он был засыпан гравием. Поначалу у полиции возникли подозрения, что это труп Эдварда, ставшего жертвой убийцы-маньяка после того, как мальчик убежал из дома. Эдвард проживал на Чартер-стрит, где скончался от побоев его младший брат.

Тщательная экспертиза показала, что это труп другого мальчика. Личность его пока не установлена.

Из портлендской газеты «Пресс-Геральд» от 19 июля 1967 года:

САМОУБИЙСТВО МАКЛИНА В ФАЛМАУТЕ

Вчера вечером Ричард П. Маклин, десять лет назад осужденный за убийство своего четырехлетнего пасынка, был найден мертвым в своей небольшой квартире на третьем этаже. Маклин, освобожденный из заключения под подписку, проживал и работал в Фалмауте. После досрочного освобождения из тюрьмы Шоушенк в 1964 году он вел тихую уединенную жизнь. Самоубийство его не вызывает сомнений.

«Предсмертная записка Маклина свидетельствует о необычайно расстроенном состоянии рассудка самоубийцы», — заявил помощник начальника фалмаутской полиции Брэнтон К. Рош. Он отказался предать огласке ее содержание, но, как сообщили в департаменте полиции, записка состояла всего из двух предложений: «Ночью видел Эдди. Он мертв».

Имя Эдди вполне может относиться к старшему брату мальчика, за убийство которого Маклин был осужден в 1958 году. Именно исчезновение Эдварда Коркорана в конечном счете навело на мысль, что смерть младшего его брата наступила в результате побоев. Об Эдварде вот уже девять лет нет никаких известий. На коротком судебном заседании мать пропавшего мальчика объявила своего сына умершим, чтобы воспользоваться его сбережениями в банке. На счету ее сына оказалось шестнадцать долларов.

3

Эдди Коркоран был действительно мертв.

Он погиб в ночь на 19 июня, и его отчим не был причастен к его смерти. Он погиб, когда Бен Хэнском сидел дома и смотрел с матерью телевизор; когда мать Эдди Каспбрака ощупывала лоб сыну в поисках ее любимой болезни «фантомной лихорадки»; когда отчим Беверли Марш, в пылу чувств удивительно напоминавший отчима Эдди и Дорси, дав девочке пинок под зад, сказал: «Валяй отсюда, вытри тарелки, как тебе велела мать»; когда Майкл Хэнлон выпалывал сорняки на своем крохотном огороде неподалеку от фермы безумного отца Генри Бауэрса и в это время из старого автомобиля на него кричали большие ребята (один из которых через несколько лет станет отцом законченного человеконенавистника Джона Гартона по кличке «Паук»); когда Ричи Тоузнер тайком разглядывал фотографии полуголых девиц из журнала «Джейн», найденного в ящике комода среди отцовских носков и маек, и чувствовал, как у него встает член; когда Билл Денбро, не веря своим глазам, в ужасе швырял альбом фотографий умершего брата.

Хотя впоследствии никто из них не вспомнит, что они делали в то мгновение, когда умер Эдди, но каждый из них невольно поднял голову, как будто услыхал отдаленный крик.

Газета «Ньюс» не ошиблась в одном: оценки в табеле у Эдди Коркорана оказались и впрямь неудовлетворительными, вот почему он боялся идти домой и предстать перед отчимом. К тому же отчим и мать последнее время не ладили, и дело часто доходило до скандалов. Это пугало Эдди еще больше. Когда они распалялись от злобы, мать выкрикивала какие-то бессвязные обвинения. Поначалу отчим ворчал, глухо огрызался, кричал: «Помолчи!», — а затем принимался реветь, как кабан, в рыло которого вонзились колючки дикобраза. Эдди, правда, никогда не видел, чтобы старик давал волю кулакам и бил мать. Ему казалось, что он просто бы не посмел. Раньше он приберегал силы, чтобы выместить злобу на Эдди и Дорси, но теперь, когда Дорси не стало, Эдди получал тумаки и за брата.

Эти скандалы происходили в семье циклично. Чаще всего в конце месяца, когда приходили счета. Пару раз, когда крики становились нестерпимы, сосед обращался к полицейскому, и тот призывал супругов немедленно прекратить безобразие — и скандал на этом заканчивался. Мать срывалась, кричала на полицейского, и он уводил ее в участок, но отчим помалкивал, не смея противоречить.

«Он, видно, боится полицейских», — подумал Эдди.

В период семейных скандалов Эдди старался не высовываться, ходил тише воды, ниже травы. Так, во всяком случае, спокойней. Достаточно вспомнить, что случилось с Дорси. Эдди не знал подлинных обстоятельств смерти Дорси и не хотел знать, но у него было на сей счет свое мнение. Он считал, что Дорси оказался не там, где ему следовало бы быть, причем в самое неподходящее время: у гаража, да еще в последний день месяца. Родители объяснили Эдди, что Дорси упал с лестницы. «Я ему и прежде говорил: не лазь на лестницу. Сто раз повторял», — говорил отчим, но мать избегала смотреть Эдди в лицо, лишь раз взгляды их встретились, и он заметил испуганный блеск в глазах матери и почуял недоброе. Старик, молча, потупившись и насупив брови, сидел за кухонным столом, на котором стояла большая кружка с пивом «Рейнгоулд».

Эдди старался не попадаться отчиму под горячую руку. Тот, как правило, хоть и ревел не своим голосом, но всегда по делу. Но когда замолкал, тут-то и надо было быть настороже.

Два месяца назад, когда Эдди стал щелкать переключателем телевизора, смотря что на других каналах, отчим схватил кухонный стул с полыми алюминиевыми ножками, размахнулся и швырнул его в Эдди. Стул угодил мальчику в зад и сбил Эдди с ног. Ушибленное место до сих пор болело, но Эдди знал, что он еще хорошо отделался: ведь стул мог угодить ему в голову.

Как-то вечером, когда они сидели на кухне, отчим вдруг ни с того ни с сего схватил отварную картошку, подошел и вмял ее в волосы Эдди. Однажды, в конце сентября, вернувшись из школы, Эдди по забывчивости хлопнул кухонной дверью, когда отчим дремал в спальне на софе. Маклин вышел в широких боксерских трусах, с взлохмаченными волосами, с седой щетиной, отросшей за две недели; от него разило пивом после двухнедельного запоя. «Так, Эдди, — сказал он. — Придется тебя поучить уму-разуму». В лексиконе Ричи Маклина выражение «уму-разуму» было эвфемизмом грубого «вздуть». И он немедля перешел к делу. Отчим швырнул его в коридор, и Эдди потерял сознание. Незадолго до этого мать прикрепила низко от пола вешалку для Эдди и Дорси, и, падая, Эдди больно ударился спиной о стальные крюки, после чего свет в его глазах померк. Когда спустя десять минут он пришел в себя, то услышал, как мать кричит на отчима: она собиралась отвезти Эдди в больницу, и отчим никак не мог ее остановить.

«После того, что случилось с Дорси? — наконец произнес он. — Ты, что, хочешь в тюрьму загреметь?»

И о больнице больше уже не говорили. Мать помогла Эдди добраться до его спальни, уложила на кровать, и он лежал, дрожа и стуча зубами, со лба его крупными каплями стекал пот. В последующие трое суток он лишь однажды выбрался из своей комнаты, когда родителей не было дома. С глухими стонами он кое-как проковылял на кухню, достал из-под раковины початую бутылку виски. Эдди потянул губами спиртное и сделал несколько маленьких глотков — боль притупилась, а на пятый день прошла, хотя он еще две недели мочился кровью.

И молоток из гаража пропал.

Что бы это значило?

Обычный молоток лежал на месте, пропал другой — безоткатный фирмы «Скотти». Им пользовался только отчим; Эдди и Дорси запрещалось его брать. «Если кто-нибудь из вас тронет эту штуковину, — предупредил отчим в день, когда он купил безоткатный молоток, — я вам все кишки выпущу». Дорси робко спросил: наверное, этот молоток дорогой? Отчим гаркнул, чтобы он не выступал и помалкивал. Он добавил, что в инструменте шарикоподшипники и, как бы сильно ни стучали этим молотком, он не отскакивает.