Остальные рассказы не поднимались выше оценки «удовлетворительно».

Наконец как-то на занятиях Билл попросил слова. Было это во время обсуждения рассказа-портрета, автором которого была одна молодая девица желтушного вида. Сюжет ее рассказа был таков. Корова находит в пустынном поле отработанный энергоблок; действие может происходить как до, так и после ядерной войны. Обсуждение продолжалось час десять минут. Желтушного вида девица курила одну за другой сигареты «Винстон» и, время от времени ковыряя прыщи у себя на висках, горячо доказывала, что ее рассказ-зарисовка — своеобразная общественно-политическая притча в манере раннего Оруэлла. Большая часть студентов и преподаватель соглашались, и дискуссия монотонно тянулась дальше.

Но вот слово берет Билл, и все взоры обращаются к нему. Билл высокого роста и довольно видный мужчина.

Он говорит, тщательно подбирая слова, без заикания: вот уже больше пяти лет он не заикается.

«Я не понимаю, о чем идет речь, — говорит он. — Я вообще в этом ничего не понял. Почему рассказ должен нести какой-то социальный и прочий подтексты. Политика, культура, история… разве они не составляют естественным образом ткань каждого рассказа, при условии, конечно, что рассказ хорошо написан? Я хочу сказать… — Он обводит глазами слушателей семинара и встречает враждебные взгляды. Он понимает, что они усматривают в его выступлении агрессивный выпад. Может быть, так оно и есть. Он понимает, что они подозревают в нем скрытого торговца смертью, сторонника дискриминации женщин. — Я хочу сказать… разве нельзя сделать просто хороший рассказ, чтобы его было интересно читать?»

Слушатели молчат. Полное безмолвие. Билл стоит и смотрит на их лица: во взглядах один холод. Желтушного вида девица делает последнюю затяжку и давит окурок в пепельнице, которую принесла с собой в рюкзаке.

Наконец слово берет преподаватель. Он говорит мягким снисходительным тоном, как обращаются к ребенку, выкинувшему ни с того ни с сего какой-нибудь фортель.

«Вы считаете, что Фолкнер просто рассказывал какие-то истории? По-вашему, и Шекспир писал просто так, чтобы позабавить читателя? Расскажите, что вы об этом думаете?»

«Я думаю, что это довольно близко к истине», — отвечает Билл после продолжительного добросовестного размышления и читает в глазах собравшихся сердитое осуждение, почти проклятие.

«А по-моему, — говорит преподаватель, играя шариковой ручкой и улыбаясь Биллу из-под полуопущенных век, — вам надо еще учиться и учиться».

Где-то в задних рядах раздаются одобрительные хлопки.

Билл уходит из аудитории… но на следующей неделе возвращается. Он твердо решил терпеть до конца и во что бы то ни стало закончить семинар. За эту неделю он написал рассказ под названием «Тьма». Маленький мальчик обнаруживает в погребе у себя дома монстра. Бесстрашно вступает с ним в схватку и под конец убивает чудовище. Когда Билл писал этот рассказ, он чувствовал воистину божественное вдохновение и восторг. Он даже поймал себя на мысли, что не столько он ведет повествование, сколько сам рассказ как бы протекает сквозь него. Он даже отложил ручку и высунул горячую затекшую руку на десятиградусный мороз; от руки пошел пар из-за перепада температур. Он выходит на улицу, зеленые полуботинки скрипят по снегу, как несмазанные ставни; он думает о рассказе, который, созревая, буквально распирает ему голову. Довольно страшное ощущение, когда твое сочинение ищет выхода и не находит. Билл понимает, что его ничем не извлечешь, не вытянешь, что у него, Билла, готовы вылезти глаза из орбит — с такой силой не воплощенное на бумаге произведение рвется наружу. «Я вытряхну из него все дерьмо», — говорит он ночной темноте и ветру и смеется надтреснутым смехом. Он понимает, что нашел наконец спасительный выход. После десяти лет тщательных поисков он наконец нашел кнопку стартера в заглохшем бульдозере, занимавшем столько места в его голове, стартер завелся, раз от раза набирая обороты. Ничего привлекательного в этой машине нет. Она создана не для того, чтобы возить хорошеньких девочек на танцы. Она предназначена для дела. Но она может все опрокинуть на своем пути. Если он не проявит осторожности, эта машина собьет и его.

Билл вбегает в дом и на одном дыхании заканчивает «Тьму». Он безостановочно пишет до четырех часов утра и под конец засыпает над рукописью. Если бы кто-нибудь сказал ему, что он пишет о своем младшем брате Джордже, это бы его удивило. Он не вспоминал о Джордже уже много лет, во всяком случае, он искренне так полагает.

Преподаватель семинара возвращает рассказ с оценкой «неудовлетворительно». На титуле под оценкой огромными заглавными буквами написаны два слова: «Чушь собачья, макулатура».

Билл берет пятидесятистраничную рукопись, несет к печке и открывает заслонку. Он уже готов бросить свой труд в огонь, но тут осознает нелепость такого решения. Он садится в кресло-качалку, глядит на фотоплакат группы «Грейтфул Дед», и тут его разбирает смех. Макулатура? Отлично. На то и леса, в конечном счете все превращается в макулатуру.

«Чтобы эти деревья попадали!» — восклицает Билл и хохочет так, что у него даже брызжут из глаз слезы.

Он перепечатывает титульную страницу, ту самую, где стоит вердикт преподавателя, и отсылает рассказ в «Белый галстук» — журнал для мужчин (впрочем, по мнению Билла, его следовало бы назвать «Голые девочки-наркоманки»). И тем не менее в «Справочнике для писателей» указано, что «Белый галстук» публикует рассказы ужасов. В двух номерах, которые он купил в магазине «Семейное чтение», предназначенном для родителей, действительно обнаружились четыре рассказа ужасов, приправленные фотографиями обнаженных девочек с рекламой порнухи и таблеток для импотентов. Один из этих рассказов, написанный неким Денисом Этчисоном, оказался совсем недурен.

Отослав «Тьму» в «Белый галстук», Билл не питал ни малейших надежд на публикацию. До этого он направлял множество рассказов в журналы и получал только отказы. Каково же было его изумление и восторг, когда редактор отдела художественной литературы изъявляет желание напечатать «Тьму»; гонорар — двести долларов — подлежал выплате после выхода номера. Заместитель редактора сопроводил ответное письмо короткой запиской, в которой называет рассказ Билла «лучшим рассказом ужасов со времени «Кувшина» Рея Брэдбери. «Жалко только, что его прочтут от силы человек семьдесят», — добавляет он. Но Биллу на это наплевать. Двести долларов гонорара! Билл Денбро переписывает на открытку хвалебный отзыв из редакции и идет к своему юрисконсульту. Юрист ставит на ней свои инициалы. Затем Билл прикрепляет кнопкой открытку на двери преподавателя семинара, где обычно вывешивались объявления. На доске объявлений в углу он видит антивоенную карикатуру. Тут рука Билла непроизвольно достает из нагрудного кармана ручку и выводит на карикатуре следующие строки: «Если художественная литература и политика когда-нибудь станут равнозначны, я наложу на себя руки, ибо просто не знаю, чем мне тогда заниматься. Политика подвержена изменениям, а рассказ как был рассказом, так им и останется». Билл на мгновение задумывается и чувствует себя униженным (в ту минуту он не может ничего с собою поделать). «По-моему, это вам надо еще учиться и учиться», — добавляет он.

Через три дня к нему приходит зачетка, подписанная преподавателем. В графе «оценка» стоит жирный «неуд», хотя в среднем за год оценка вполне дотягивала до «удовлетворительно». Внизу под отметкой преподаватель написал: «Неужели вы, Денбро, всерьез полагаете, что лучший аргумент — это деньги?»

«Вообще-то да», — прочтя сие писание, восклицает Билл, сидя в своей пустой квартире, и закатывается безумным хохотом.

На старшем курсе он решается написать роман, так как не совсем отчетливо представляет, во что выльется у него рассказ, который он недавно начал. Он завершает свою работу, ошарашенный, испуганный, но живой. Итог: рукопись страниц в пятьсот. Он посылает ее в «Викинг Пресс». Билл знает, что его роману ужасов еще долго кочевать по разным редакциям, но хочется начать с «Викинг Пресс»: ему нравится эмблема этого издательства — плывущий корабль. Но неожиданно оказывается, что первая инстанция одновременно и последняя. «Викинг Пресс» покупает права на издание книги, и для Билла начинается иная, сказочная жизнь. Человек, которого раньше величали не иначе, как Билл Заика, становится знаменитым в возрасте двадцати трех лет. Три года спустя в трех тысячах миль от Новой Англии он обретает другую, довольно сомнительную известность: женится на голливудской звезде, которая на пять лет его старше. Церемония бракосочетания происходит в голливудской церкви.