А тут на тебе — исчез молоток.

Учился Эдди далеко не блестяще, но не потому, что ему туго давалось учение — просто он пропустил много занятий после того, как мать второй раз вышла замуж. Эдди догадывался, куда делся молоток «Скотти». Возможно, отчим ударил им Дорси, а затем зарыл орудие преступления в огороде или, может, бросил в воды Канала. Такие вещи частенько происходили в комиксах ужасов, которые читал Эдди, эти комиксы лежали у него на верхней полке в чулане.

Эдди подошел к Каналу, переливавшемуся маслянистой рябью. По темной шелковистой его поверхности скользнул лунный луч. Эдди сел на парапет и стал болтать ногами, обутыми в кеды. Последние полгода стояла засуха, Канал обмелел: между поверхностью воды и изношенными кедами было футов девять. Но если внимательно приглядеться к стенкам, то можно заметить, до какого уровня в разное время поднималась вода. По бетону тянулась широкая грязная полоса. Бурый цвет незаметно переходил в желтый, а прямо под кедами Эдди — в белый, по белой полосе он и стучал резиновыми подошвами.

Из бетонной арки, облицованной внутри камнем, неторопливо, безмолвно бежала вода. Она протекала мимо Эдди и исчезала под деревянным пешеходным мостом, соединявшим Бэсси-парк и набережную, где стояла деррийская средняя школа. Настил моста и даже навес были испещрены всевозможными инициалами, телефонными номерами и декларациями: признаниями в любви, откровениями того или иного автора насчет того, что он хотел бы у кого-нибудь «пососать», а кого-то «поставить раком», угрозами в адрес тех, кто хотел у кого-то «пососать», а кого-то «поставить раком». Были тут и угрозы снять с кого-то скальп и посадить кого-то в кипящую смолу и, наконец, сверхоригинальные декларации, не поддающиеся толкованию. Один из таких призывов особенно озадачил Эдди еще прошлой весной. Воззвание гласило: «Спасите евреев в России. Собирайте ценные подарки!»

Что бы, интересно, это значило? Да и значило ли вообще что-нибудь? Сегодня вечером Эдди не пошел на Мост Поцелуев; не решился перейти на другой берег к средней школе. Может быть, лучше заночевать в Бэсси-парке на ворохе листьев, покрывавших эстраду, но пока хорошо бы посидеть здесь. Эдди нравился этот парк, он часто приходил сюда, когда ему надо было что-то обдумать. Иногда среди деревьев маячили какие-то темные личности, но Эдди не обращал на них внимания, и они, в свою очередь, тоже не обращали на него внимания. На игровой площадке в школе Эдди не раз слышал зловещие рассказы про каких-то геев — педерастов, которые слоняются по Бэсси-парку после захода солнца, но он выслушивал эти рассказы спокойно; у него никогда не возникало вопросов, к нему, во всяком случае, эти темные личности никогда не приставали. В парке было тихо, спокойно, и Эдди казалось, что лучшее место на набережной — это то, где он сейчас сидит. Особенно хорошо было в парке в середине лета, когда уровень воды опускался до такой отметки, что среди камней на дне Канала слышалось журчание, поток распадался на несколько разрозненных ручейков, петлявших среди камней и хлама. Хорошо было здесь и в конце марта — в начале апреля, сразу же после ледохода. В ту пору Эдди подолгу — час, а иногда и больше — стоял у парапета (сидеть на камне было очень холодно), подняв воротник своей штормовки парки, засунув руки в карманы; он даже не чувствовал, что весь дрожит и трясется. Через неделю-другую, когда лед сходил, Канал привлекал его своей страшной, неодолимой силой. Эдди зачарованно глядел, как из-под арки вырываются белые пенящиеся волны, как с ревом проносится мимо вода, увлекая за собой какие-то ветки, палки и всевозможный мусор. Не раз Эдди представлял в воображении такую картину: он с отчимом прогуливается вдоль Канала и, улучив мгновение, толкает негодяя за парапет. Маклин с криком плюхается в воду, барахтается, а он, Эдди, стоит у бетонного парапета и смотрит, как отчима уносят ревущие волны. Черный поплавок среди бурлящего, пенящегося водоворота. Эдди, сложив рупором руки, кричит вдогонку отчиму: «Это тебе за Дорси, падло. Доберешься до ада, скажи дьяволу последние слова, которые ты от меня слышал. Не приставай к слабым».

Конечно, этого никогда не случится, но от такой фантазии действительно дух захватывает. Особенно когда сидишь у Канала и…

Ступню Эдди схватила чья-то рука.

Эдди смотрел поверх воды на школу и улыбался сонной, довольно красивой улыбкой, воображая, как отчима уносит бурлящий поток — уносит в небытие. Вкрадчивые, но сильные пальцы, схватившие его ступню, повергли его в состояние шока, и он едва не потерял равновесие и не полетел в Канал вверх тормашками.

«Это, наверно, геи, о которых часто говорят большие ребята», — подумал Эдди и посмотрел вниз. И тут у него отвисла челюсть. Непроизвольно по ногам потекла горячая струйка мочи, отчего в лунном свете джинсы из синих превратились в черные. Это был вовсе не гей.

Это был Дорси.

Дорси в похоронной одежде: в ярко-голубой фланелевой спортивной куртке и серых брюках, только теперь куртка превратилась в грязные лохмотья, рубашка тоже была вся замызгана, а мокрые брюки так плотно облегали ноги, тонкие, как ручки кресла. Голова Дорси была какой-то жуткой, неестественной формы: как будто затылок провалился, а лоб, наоборот, выпучился.

Дорси ухмыльнулся.

— Э-эдди-и-и, — прохрипел мертвый брат, точь-в-точь как в комиксах, когда из могил вылезают мертвецы. Рот у Дорси еще больше осклабился. Показались желтые зубы, а в темной дыре рта что-то шевелилось, кишело.

— Э-дди-и-и, я пришел тебя повидать. Э-эдди-и-и.

Эдди попытался крикнуть. Оторопь волнами накатила на него, появилось странное ощущение, будто он не то парит, не то плывет по воздуху. Но это был не сон — все это происходило наяву. Рука, схватившая кед, была бела, как брюхо форели. Ноги брата каким-то немыслимым образом цеплялись за бетонную стену Канала. Одна из ступней Дорси была откушена.

— Давай спускайся, Э-эдди-и-и.

Эдди так и не смог закричать, в легких не хватило воздуха. Он только издал слабый протяжный стон. На большее он не был способен. Ну что же, так и быть, через секунду-другую сознание померкнет, и будет уже не страшно. Рука у Дорси была небольшая — не рука, а так, ручка, зато хватка была железная. Эдди почувствовал, что соскальзывает задом к краю парапета.

По-прежнему протяжно постанывая, Эдди схватился руками за парапет, отшатнулся и перекинул тело назад. Он услышал за парапетом злобное шипение, в голове промелькнуло: «Это не Дорси. Не знаю, кто это, но это явно не Дорси». Затем его буквально захлестнуло адреналином, и Эдди поспешно отполз от парапета и, пригнувшись, побежал, дыхание вырывалось с пронзительным свистом.

Послышались шлепки чего-то влажного: парапет охватили белые руки. С их мертвенно-бледной кожи слетели капли воды, но летели они не вниз, а вверх. Наконец показалось и лицо Дорси. В провалившихся глазах тускло мерцали красные искры. Мокрые волосы облепили череп. По щекам размазались полосы грязи, словно краска у индейцев.

Наконец комок в груди Эдди разошелся. Эдди набрал в легкие воздух и закричал. Затем поднялся на ноги и побежал что есть духу. На ходу то и дело оглядывался, где Дорси, и в результате налетел с разбегу на вяз.

Было такое ощущение, словно кто-то, скажем, отчим, оторвал ему динамитом левое плечо. Из глаз посыпались искры, поплыли круги. Эдди рухнул на землю у подножия вяза, как будто его оглушили обухом топора: из левого виска потекла струйка крови. Наверное, минуты полторы он находился в полуобморочном состоянии. Затем попытался встать. Попробовал поднять левую руку и тяжело застонал. Рука точно отнялась — онемела, как будто уже не принадлежала ему. Эдди поднял правую руку и лихорадочно потер ладонью ушибленный висок.

Тут он вспомнил, почему он налетел на вяз. Эдди обернулся.

В лунном свете виднелась кромка Канала, белая точно кость и прямая как натянутая струна. Никаких следов того существа, поднявшегося по отвесной стене канала. Эдди продолжал испуганно поворачиваться на ходу во все стороны. В Бэсси-парке было тихо, все казалось застывшим, как на черно-белой фотографии. Плакучие ивы свесили свои грязные сумрачные ветви. Под их сенью могло притаиться любое чудовище.